Наталья донскова: Наталия Донскова · «7×7» Горизонтальная Россия

— Ваш первый гомосексуальный опыт случился в тюрьме?

— Считаю, что мне повезло, так как у меня были сексуальные отношения с женщиной до первого срока. И я все понял про себя. В самом деле, может быть, в тех зверских условиях ничего и не случилось бы. Не то чтобы это не продолжилось, но у меня не было бы опыта. Потому что все видно, в том числе и секс. В колонии кровати ставят очень близко друг к другу, в два яруса. В одной секции около 150 человек. Но это не плохо, это хорошо, на самом деле, когда у многих людей есть какая-то автономия. Когда двадцать человек находятся в одной комнате, ты всегда на виду.

— Тебя наказывают не за сам секс, а за то, что ты «лежишь на чужой кровати», да?

— Формально сексуальные отношения считаются нарушением, но доказать это сложно, иными словами, все всё знают, и командиры отряда принимают участие в этих отношениях, защищают любовников или наказывают их. Но они могут доказать это, если поймают вас ночью. А других вариантов нет. Официально их наказывают, а неофициально — поощряют. Потому что тюремная администрация считает, что это мощный инструмент влияния.

У меня были разные отношения. Многие мои подруги любили строить планы на будущее: «выйдем и будем жить вместе». Но меня это не интересовало. Я не понимала, как долго жить с одним человеком. Позже, когда мне было 30 (я уже был свободен), я поехал в Волхов. Там я познакомился с женщиной, она работала на заводе, и мы прожили вместе 23 года. И знаете, меньше всего проблем в моей жизни было то, что я лесбиянка.

— Как вы думаете, большая ли разница в ЛГБТ-сообществе в закрытых учреждениях по сравнению со свободным обществом?

— Субкультура в российских тюрьмах и лесбийская культура на свободе сильно отличаются. В тюрьмах существует культура адаптации. Высоко ценится женская мужественность, своего рода женственные мужья. Сама женщина может быть гетеросексуальной, но другие быстро захватывают ее. А потом начинает ходить так, как будто у нее в штанах килограммовая пара яичек. Я этого не понимаю, это не женщина, а мужчина.

Выживать легче, когда есть девушка.

Истоки адаптивных отношений просты — обычно женщины, отслужившие длительный срок, не имеют родителей. Некому отправлять им посылки. Выживать легче, когда есть девушка. Более того, во многих российских учреждениях есть проблемы с личными принадлежностями вроде прокладок и зубной пасты. Например, по отчету Людмилы Альперн от 2016 года, в территориальных изоляторах милиции колодки выдают только в пяти регионах, а в следственных изоляторах — в 10 из 19 регионов. Ситуация усугубляется тем, что заключенные женского пола просто не знают, что они сами должны обеспечивать средствами гигиены. Поэтому и не просят. А если заключенные не просят, то и не получат.

— Женщина-офицер когда-нибудь влюблялась в женщину-заключенную?

— Однажды начальник воспитательного отдела влюбился в арестантку, порочную девушку, которая впоследствии была назначена руководителем тюремного культурного клуба. Это была катастрофа, потому что за участие в спектаклях можно получить поощрения, чтобы выйти раньше. Итак, все заключенные зависели от этой женщины. Это плохо для заключенных и плохо для администрации. И офицер сделал все, что просила ее девушка. Заключенным приходилось мириться с ней.

А другая история была просто «мама-мия». Офицер оперативного отдела влюбился в заключенную, женщину мужского пола, ее звали Анка. Офицер принес ей героин, и все об этом знали. Мы смотрели на все это как на верблюдов из рекламы «Верблюд». Мы начали думать, что вся администрация сидит на наркотиках.

Такие истории довольно распространены. Заключенные часто соглашаются принять выгодные предложения, чтобы облегчить условия содержания под стражей и добиться досрочного освобождения.

Катя и Ольга

Ленинградская область. 38-летняя Ольга недавно вышла из СИЗО в Мордовии. Тогда она нашла приют у своей бывшей девушки Кэтрин. Сейчас пара живет в трехкомнатной квартире: Катя и Вита, и Ольга. У Ольги нет ни гражданства, ни документов, ни жилья, ни работы. Эта история началась почти 15 лет назад. Катя и Ольга познакомились в Петербурге, прожили вместе шесть лет, потом расстались. Все это время она находилась в розыске полиции. Она поссорилась с Катей. Она взяла свои вещи и вышла в парк, а потом снова появилась в жизни Кати только через два года. Однажды Катя получила сообщение через соцсети: «Привет, я в Мордовии». Также у Кати есть тюремный стаж, она сидела в колонии в Саблино Ленинградской области в начале 2000-х.

— Причисляют ли себя к ЛГБТ-сообществу женщины, имеющие сожительницу в тюрьмах?

Ольга: Были заключенные, у которых были партнерши на улице, я и еще пара человек. Все остальные жили с мужчинами, у них есть дети. Свою ориентацию я осознала еще в детстве и точно знаю, чего хочу.

Катя: У нас не было такого термина, как лесбиянка. Никто не считал себя лесбиянками. Ну, в тюрьме не было женщины, которую я очень желал, но секс мне все же был нужен. Так что другого пути не было, это было ради моего здоровья. Недавно я узнал о ЛГБТ. Хотя с девушками встречаюсь с 14 лет, а сейчас мне 38.

— Продолжаются ли отношения после тюрьмы?

Катя: Меня освободили раньше, чем мою девушку. Когда она вышла на свободу, она пришла ко мне, но мой отец не пустил ее. Я искал ее, потом я получил письмо, в котором говорилось, что ее дом сожжен. Я не знал, где она сейчас.

У людей есть чувства, и это очень сложно, ведь там все всегда на виду

Оля: Долго сидела со своей первой девушкой на карантине. Сначала она издевалась надо мной. Потом она стала помогать мне в моей работе. Когда я подрался и меня ударили отверткой, она подошла и вылизала мне голову, и тогда начались отношения. Она была на пять лет моложе меня. Очень сильно задействовала ревность: «Какого черта ты с ней болтаешь и пьешь чай?» А потом: «Дорогой, блин, давай останемся друзьями». У людей есть чувства, и это очень сложно, потому что там все всегда на виду. Снаружи можно выйти, а здесь нельзя. И мои первые отношения закончились, когда она получила свободу.

— Существует ли кастовая система в тюрьмах, где вы отбывали наказание?

Ольга: Злые термины о лесбиянках типа « кобель » (активная лесбиянка), « ковыриалка » (пассивная лесбиянка) были у нас редкостью. Если кого-то называли « кобель », то это была чисто шутка. У нас были партнеры. Заключенные из низшей касты не имели партнеров. « чепусила » (« Никто ») — это тот, кто не следит за собой и делает паршивую работу. Обычно у них ручная работа. Как правило, если не хотят мыться, берут горячую воду. Они общаются только с другими «никем», и с ними никто не будет пить чай. Таких людей можно легко избить, а у офицеров есть дубинки для избиения на случай, если они не выполнят план по шитью. Было большое давление. Били до крови. Сильный. Жесткий.

Катя: А по поводу « коблей »: Мы встречались с ребятами из мужской тюрьмы. Все наши « коблей » говорили о себе как о мужчинах, причудливо одевались, красились. Я сказал: «Ах, мои мальчики с кисками». Они как самцы: «Я не Юля, я Юра». Когда их поздравляли с 8 Марта, они устроили скандал, а когда пришли мужчины…

Главное отличие мужской тюрьмы от женской — кастовая система в мужских тюрьмах. И если «никем» можно очиститься и стать «нормальным человеком», то возврата из касты «обиженных» в мужских тюрьмах нет. Женщины могут меняться ролями, в мужских тюрьмах это невозможно. Если кто-то является пассивным гомосексуалистом, то он всегда остается таковым, и его нельзя ни обрадовать, ни пожалеть. Почему они насилуют? Кого-то хотят унизить, привести в касту опущенных, которым никто руку не подает. Это сделано для того, чтобы вы могли потребовать деньги в обмен на какое-то человеческое отношение. Например, так было в известном деле Пшеничного, где сексуальное насилие использовалось как средство давления и получения материальной выгоды.

— Как начинаются отношения?

Ольга: Отношения начинаются с банальности: «Хочешь конфетку?» Бывает, оказываешься на карантине, оглядываешься. Я не могу сказать вдруг кому-то там, что «я хочу тебя».

Если есть взаимная симпатия, то приходит приглашение на чай. А еще есть нелегальная переписка (« малявня »). Тогда отношения развиваются. А если другие заключенные увидят, что вы пять раз вместе пьете чай, вас могут причислить к паре. И к этому относятся спокойно. Но если вы окажетесь в чужой постели, на вас могут подать жалобу. Секс происходит в производственной зоне, на складе, в клубе, в сушилках. Потом ночью в кровати. Есть кровати, за которыми не следят камеры. Ну, мы узнали, где.

Катя: Мы сняли шторы, а потом пошли. У нас не было камер, только охрана в коридорах. И если иногда кричали, что «Полиция в доме!» мы убрались.

— Как вас наказывали, если вас поймали?

Ольга: Тяжелая работа в нерабочее время на открытом воздухе. Ну, значит, ты поспал два часа и снова должен был работать. Зимой — таскать снег, летом — тащить трубы. И подметать плац. К нам относились лояльно.

Сокамерников редко наказывали строгим заключением, даже если они хотели, потому что там не нужно работать. Как они наказывали пары? Их разделяли, переводили в разные отряды, смены и т. д. Нет территории, где все сходятся, есть только локальные районы. Нам удалось пробраться в другой отряд, обойти «придомовую территорию». Нам было наплевать на жалобы.

«Хочу вернуться в зону, там много женщин, и все лесбиянки»

Катя: В нашем помещении для встреч с родственниками стояли стенды с плакатами, которые изображали сокамерников, «склонных к совместному проживанию». Потом пришла какая-то бабуля передать пакет и увидела свою дочь с такой надписью.

И ленточки красили и привязывали (в России тюрьмами ленточками обозначают например склонных к побегу, склонных к гомосексуальным связям и т.д.). Мы знали, что у этой женщины лента для побега, у другой женщины лента для другого дела. В общем, это было очень серьезно, нас могли отправить в карцер. Было 40 человек, и больше всего — за гомосексуальные связи. Туда же отправили и мою девушку, правда, по причине драки. Когда я вышел, я как-то думал о том, чтобы сделать что-то плохое и вернуться в тюрьму. Я не хотел не видеть всего этого снаружи. Работы не было, Ольга ушла от меня. Я подумала: хочу вернуться в зону, там много женщин, и все лесбиянки.

Еще у нас была женщина-офицер, которая приводила девушек в свой кабинет. Моя девушка отказалась и сразу после драки была переведена в карцер. Я до сих пор помню эту офицерку, она была безобразна, как охотничья собака. Она водила девочек к себе, и хотя все молчали, все было ясно.

Заключенные часто рассказывают о неофициальном давлении на заключенных. Скорее всего, тюремная администрация остерегается «испортить статистику», поэтому официальные формы наказания не применяются. Официально в карцер или строгий изолятор или на дополнительные работы по дому женщины попадают не за отношения и не за секс. Мотив может быть разным, не только нахождение в чужой постели, но и драка, невыполнение плана работы и так далее. В любом случае всякая неразумная нагрузка является формой насилия и дискриминации. В том числе, когда люди работают сверхурочно, чтобы показать любовь, или когда им приходится работать еще восемь часов, чтобы пойти на свидание.

Меры давления в основном применяются закулисно, то есть наказывают за секс, но в то же время есть и другая причина. Очень сложно судить о масштабах преследования гомосексуальных связей в пенитенциарной системе. Это усложняет исследование вопроса. Так что нет реального понимания, как работать с этой категорией заключенных и как им можно помочь в реабилитации и ресоциализации.

Ксения

Ксения называет себя «воровкой». У нее большой тюремный стаж: пять сроков, от полугода до года. Короткие сроки. В последний раз Ксения выходила на свободу в 2015 году. Она отбывала наказание в Ленинградской области и в Самаре. Сейчас Ксения живет с мужем, он тоже бывший заключенный. Их первая встреча связана с криминалом. Их отношения длятся уже 23 года. У Ксении двое детей, сейчас они в детском доме. Она мечтает возобновить с ними отношения. Она как свидетель говорит о женских связях, хотя иногда было очень сложно оставаться в стороне.

— Как вы думаете, почему многие гетеросексуальные женщины в тюрьмах начинают жить с другими женщинами?

— Думаю, такая любовь бывает только у старшего поколения, старых «солдат», женщин, у которых было много сроков, и у них был мотив для этой любви. А все остальные заключенные обычно играют «роли», на первых сроках такой любви обычно нет. Первый раз сидели полгода, потом пошли на второй срок с многократниками, у них есть сигареты, кофе, чай, сахар. Женщины соглашаются на секс за сигареты.

Женщины соглашаются на секс за сигареты

Этот «образец для подражания» является основным отличием мужских колоний от женских колоний. Если женщина может менять роли, мужчина, если он пассивный гомосексуал, навсегда останется в касте пониженных. По субъективным данным тюремных экспертов, к такой «пониженной касте» относится около 10–15 процентов российских заключенных-мужчин.

— В тюрьмах, где вы отбывали сроки, были «кобели» (активная лесбиянка) и «ковыриалка» (пассивная лесбиянка)?

Настоящее « кобелей » — ну это слово звучит грубо и некрасиво, это как бандитский язык. Так вот, настоящих « кобелей » мало, и они на вес золота. Когда стулья не были прикреплены к полу, женщины могли убить друг друга из-за « кобель ». Он был с кем-то и изменил своей девушке. Другие женщины увидели возможность того, что он может пойти с другой, и тогда началась война. Если бы там не было тюремных охранников, они бы перебили друг друга.

Как я уже объяснил, « кобель » старшего поколения, они уже как мужчины в своей жизни. Девиз « kobel » — «кто занимается сексом, тот получает мясо». Значит, у вас есть чай, сахар, сигареты и все девочки. « кобель » похож на самца — пахнет мужским одеколоном, говорит по-мужски, мимика, внешний вид, носит мужские штаны, груди часто нет. Здесь они настоящие, но их немного.

— Продолжаются ли отношения после тюрьмы?

— Девушка выходит на свободу и после этого кого-то избивает или что-то крадет, а потом возвращается в тюрьму. И пока она в СИЗО, « кобель » уже с другой девушкой. Они этого не понимают. « кобель » не нуждается в своей девушке, потому что тюрьма заполнена этими девушками.

Они не считают себя лесбиянками

— Как наказывали за секс, за отношения?

— Когда находишься в СИЗО, вечером приходят охранники проверять, ночью никто не приходит. Местные камеры не в cels. И они приходят и смотрят в глазок.

Если они видят шторку, они отправляют отчет. И заключенный не может рассчитывать на освобождение раньше. Я не помню никаких сообщений, написанных по поводу секса. В тюрьме шантажируют. Тюремная администрация пользуется чувствами заключенных. Они [администрация тюрьмы] говорят: если не будешь слушаться, твоя девушка или « кобель » будет переведен в специальный карцер. В основном просят сообщить о нарушениях: телефоны, наркотики; поверьте мне, это все сообщается.

— Определяют ли себя лесбиянками женщины, у которых есть подруги в тюрьме?

Не говорят слово «лесбиянка», говорят «пара». Допустим, тебя зовут Вася, и я считаю тебя своим мужем, они не определяют себя лесбиянками. Они говорят: «Я женат».

Тема гомосексуального секса в пенитенциарной системе остается табуированной, за исключением известных случаев насилия в местах лишения свободы. И даже правозащитники, от которых ждешь понимания разных сторон жизни заключенных, задают всего один вопрос: «Почему вас вообще интересует эта тема?»

Их гораздо больше беспокоят посылки или визиты. Даже сами заключенные не видят в этом преследовании нарушения своих прав. Большинство людей считают, что правильнее было бы говорить о некомфортных условиях, вроде 12-часового рабочего дня. Женщины не понимают, что их права нарушаются, и не сопротивляются. Повышение уровня правовой грамотности заключенных должно стать основой изменений в пенитенциарной системе, считает правозащитник Леонид Агафонов:

«Во-первых, женщины должны понимать, что это их права, и никто не может эти права нарушать. Вообще, когда гомосексуализм декриминализовали и статью убрали из УК, ее должны были убрать

и из УИК. Если это секс по желанию, с любовью — почему бы и нет? А если это изнасилование — это преступление, наказуемое деяние по УК.

Да, в тюрьме, как и на воле, люди любят друг друга. И не только заключенных, но и надзирателей. На сегодняшний день, к сожалению, предпосылок для перемен в России нет. Более того, даже если закон изменится, заключенных продолжат наказывать за это, но без правового обоснования еще несколько десятков лет».