Цветаев иван алексеевич: Цветаев Иван Алексеевич — 8 отзывов | Москва

Мы рассмотрим мемориалы и решим, следует ли их объединить. Узнайте больше о слияниях .

ID мемориала

Недействительный мемориал

Введите действительный ID мемориала

Вы не можете объединить мемориал сам с собой

Мемориал уже объединен

Мемориал уже удален

Вы уверены, что хотите удалить это фото?

Не удалось удалить фото. Попробуйте позже.

Добро пожаловать на страницу мемориала «Найди могилу»

Узнайте, как максимально использовать мемориал.

или больше не показывай — я хорошо разбираюсь во всем

Фотография на обложке и важная информация

Быстро узнайте, кому посвящен мемориал, когда они жили и умерли и где похоронены.

Фотографии

Для мемориалов с более чем одной фотографией дополнительные фотографии появятся здесь или на вкладке фотографий.

Вкладка «Фотографии»

Все фотографии отображаются на этой вкладке, и здесь вы можете изменить порядок сортировки фотографий на памятниках, которыми вы управляете. Чтобы просмотреть фотографию более подробно или отредактировать подписи к фотографиям, которые вы добавили, щелкните фотографию, чтобы открыть средство просмотра фотографий.

Цветы

Цветы, добавленные к мемориалу, отображаются внизу мемориала или здесь, на вкладке Цветы. Чтобы добавить цветок, нажмите кнопку «Оставить цветок» .

Члены семьи

Здесь будут отображаться члены семьи, связанные с этим человеком.

Связанные поиски

Используйте ссылки под номером Подробнее… для быстрого поиска других людей с такой же фамилией на том же кладбище, в городе, округе и т. д.

Поддержите этот мемориал

Удалите рекламу с мемориала, спонсировав его всего за 5 долларов. Мемориалы, ранее спонсируемые или известные мемориалы, не будут иметь этой опции.

Поделиться

Поделитесь этим мемориалом в социальных сетях или по электронной почте.

Сохранить в

Сохранить в Древе предков, на виртуальном кладбище, в буфер обмена для вставки или печати.

Редактировать или Предложить редактирование

Редактировать мемориал, которым вы управляете, или предложить изменения менеджеру мемориала.

Оставить отзыв

Спасибо за использование Find a Grave, если у вас есть какие-либо отзывы, мы будем рады услышать от вас.

Оставить отзыв

1 фото выбрано…

2 фото выбрано…

Превышен размер

Вы не можете больше загружать фотографии на этот мемориал

«Неподдерживаемый тип файла»

Загрузка…

Ожидание…

Успех

Ошибка

Это фото не было загружено, потому что в этом мемориале уже есть 20 фотографий

Это фото не было загружено, потому что у вас уже есть Загрузил 5 фотографий в этот мемориал

Недопустимый тип файла

Загружается 1 фото

Загружается 2 фото

1 Фото загружено

2 Фото загружено

Добавил(а)

ОТЛИЧНЫЕ НОВОСТИ! На это кладбище есть 1 волонтер .

Извините! На это кладбище нет добровольцев. Продолжение этого запроса добавит оповещение на страницу кладбища, и любые новые добровольцы будут иметь возможность выполнить ваш запрос.

Введите числовое значение

Введите идентификатор мемориала

Год не должен быть больше текущего года

Недействительный мемориал

Повторяющаяся запись для мемориала

Вы выбрали этого человека в качестве члена своей семьи.

Сообщено!

Эта связь невозможна из-за сроков службы.

0% Завершено

Добавить заголовок Сохранено

Могила

Лицо

Семья

Другое

Требуется Javascript: К сожалению, Find a Grave не работает должным образом без включенного JavaScript. Вам нужно будет включить Javascript, изменив настройки браузера. Научитесь включать это.

Дореволюционные воспоминания Марины Цветаевой – Читает русофил

Большая часть взрослой жизни Марины Цветаевой (1892–1941) связана с трагедиями, выпавшими на долю ее поколения в целом. В свои двадцать пять лет во время большевистской революции Цветаевой пришлось познать огромные трудности, от опасностей и лишений Гражданской войны в России до одиночества эмигрантского существования в белой русской диаспоре и до ужасов сталинского правления. после ее неохотного возвращения в Советский Союз в 1939. Ей не исполнилось и пятидесяти лет, когда она умерла, она оставила после себя массу стихов, которые впоследствии укрепили ее репутацию одной из лучших поэтесс России 20 ^-го -го века. Но Цветаева была еще и одаренным прозаиком, и во многих своих очерках она дает нам яркую картину дореволюционного литературного мира — мира, который она любила и скучала, но потеряла навсегда.

Запретные плоды: литературное начало

Цветаева родилась в благоустроенном доме и получила довольно привилегированное воспитание. Дочь самодельного Ивана Цветаева, прошедшего путь от скромного до профессора Московского университета, и его второй жены, Марии Александровны, прекрасной пианистки, она воспитывалась в основном в семейном доме в Москве. , в окружении книг, музыки и всех атрибутов русской буржуазной культуры. Как и многие русские писатели, Цветаева сохраняла очарование собственного детства на протяжении всей своей взрослой жизни и склонна идеализировать его в своих произведениях. Но это увлечение особенно заметно, когда речь заходит о том, как Цветаева описывает свое литературное развитие.

Неизбежно, фигура Александра Пушкина, пожалуй, самая крупная в литературной мифологии, которую Цветаева сплетает о своем детстве, когда она пытается проследить особую связь, которую она имела с этим человеком и его творчеством с нежного возраста. В детстве в Москве Цветаева вспоминает, как ее водили на прогулку к памятнику Пушкину: «Памятник Пушкину был повседневным обходом, таким же драматическим персонажем моей жизни в детстве, как рояль или милиционер Игнатьев за окном. . . памятник Пушкину был одним из двух — третьего не было — ежедневных, неизбежных прогулок — на Патриаршие пруды — или к памятнику Пушкину». Цветаева забавно пишет о различных способах, которыми эта статуя формировала ее развивающееся понимание мира, от чего-то столь обыденного, как масштаб (она пытается измерить относительный размер объектов, таких как ее игрушки, по сравнению со статуей) до более сложных и чреваты такими понятиями, как раса, утверждая, что именно чернота памятника и собственное африканское наследие Пушкина привили ей антирасистское отношение:

Памятник Пушкину, забегая вперед, — памятник против расизма, за равенство всех рас, за первенство каждой — лишь бы он дал нам гения. . . Памятник Пушкину — живое доказательство низости и отмирания [sic] расистской теории, живое доказательство ее полной противоположности.

Но, конечно же, именно длинная тень, которую Пушкин отбрасывает как главного литературного гения России, больше всего обращается к молодой Цветаевой. В тот момент, когда она впервые обнаруживает его работы, ее усиливает чувство трансгрессии, раскрытия чего-то таинственного и скрытого. Цветаева так описывает сцену:

Запретный шкаф. Запретный плод. Этот плод – том, огромный сине-лиловый том с золотой надписью наискось: Собрание сочинений А.С. Пушкин.

Пушкин живет в кабинете в комнате моей старшей сестры Валерии [сводной сестры Цветаевой, от первого брака отца], того самого негра с кудрями и сверкающими белками глаз. Но перед его глазами мелькнуло другое: моих собственных зеленых глаз в зеркале, потому что шкаф обманчив, зеркален. . .

Цветаева рисует эту сцену как встречу не только читателя с книгой, но и встречи двух поэтов лицом к лицу, с отражением ее глаз в зеркале, а также с глазами Пушкина на его портрете. Волнение открытия, этого «запретного плода» приводит ее к чтению содержания книги, прямо здесь, «в шкафу, уткнувшись носом в книгу и на полке, почти в темноте и почти прямо напротив нее». Хотя она еще совсем ребенок, Цветаева изображает свое знакомство с творчеством Пушкина как нечто формирующее, как нечто, что становится ее частью:

Читаю Пушкина прямо в грудь и прямо в мозг.

Юная Цветаева нашла одного из своих литературных кумиров. А всего через несколько лет, как мы вскоре увидим, ей предстояло открыть и живых литературных кумиров.

Цветаева уже к семи годам писала собственные стихи, и трогательный отрывок в одном из ее очерков описывает, как родственник, Сережа, сын ее деда и его второй жены, проявлял к ней ранний интерес, пробные попытки. Сережа, которому тогда исполнилось семнадцать, спрашивает Цветаеву, может ли он прочитать некоторые из ее стихов, и спрашивает всякий раз, когда видит ее, продолжает ли она свои усилия («А ты все еще пишешь стихи? Пиши, пиши!»). Цветаева отдает ему должное как «единственному человеку за все мое детство и отрочество, который не смеялся над моими стихами (мать – рассердилась), не пользовался ими, как красной тряпкой и быком, чтобы вести меня в искушение ярости. . . Может быть, он сам писал стихи?»

Но вскоре нас ждет еще большее поощрение.

В кругу друзей: литературные круги царской Москвы и Петербурга

Дореволюционная русская литературная жизнь часто производит впечатление чего-то семейного – не обязательно с точки зрения реальных родственных или супружеских связей (хотя и они могут играть важную роль), но в смысле сплоченное сообщество, в котором каждый писатель глубоко переплетен со своими сверстниками. Литературные сообщества имели в России огромное значение, особенно в Москве и Петербурге, где собирались лучшие и наиболее утонченные писатели.

Все друг друга знали, и быть писателем означало не просто читать последние произведения своих сверстников, но и часто посещать собрания, на которых происходили чтения и оживленные дискуссии между писателями. В некоторых из лучших прозаических отрывков Цветаевой представлены ее портреты других писателей, которых она знала лично, — один из величайших даров Цветаевой — выразительные характеристики. В эссе «Живое слово о живом человеке», написанном в 1933 году, Цветаева отдает дань уважения одному из писателей, сыгравших важную роль в ее собственном литературном развитии и вхождении в московское литературное общество: Максу Волошину.

Цветаева познакомилась с Максимилианом Волошиным в возрасте семнадцати лет, вскоре после того, как вышла в свет ее дебютная книга стихов Вечерний альбом . Волошин написал хвалебную статью творчеству Цветаевой (статью, которая была, по словам Цветаевой, «самым беззаветным гимном женскому творчеству и семнадцатилетию»), и вскоре явился в дом ее семьи в Москве, чтобы познакомиться с ней напрямую. Цветаева возомнила себя чем-то вроде юной бунтарки, отбросившей привычный женский стиль, сбрив волосы и приняв позу возвышенной независимости в первом разговоре с Волошиным:

«Я не читаю газет и никого не вижу. Мой отец даже сейчас не знает, что я опубликовал книгу. Может быть, он и знает, но ничего не говорит, и ничего не говорят в -й гимназии [школа для девочек, в которой училась Цветаева]».

«А ты учишься в гимназии . Да, конечно, на тебе форма. Но что ты делаешь в школе?»

«Я пишу стихи».

Волошин взял Цветаеву под свою опеку, давая ей читать книги (некоторые из которых были, как с иронией вспоминает Цветаева, в те времена несколько рискованными для добропорядочной молодой девушки, например, Воспоминания Казановы ), поощряя ее в ее письма и знакомство с более известными писателями. «В тебе достаточно материала для десяти поэтов, и все они замечательные», — сказал он ей. Его дом в Коктебеле становился для Цветаевой гостеприимным убежищем всякий раз, когда она решала уйти от привычной московской суеты. Под жизнерадостным и щедрым руководством Волошина Цветаева начала входить в литературное общество.

Некоторые воспоминания Цветаевой о ее дореволюционной литературной жизни окрашены остротой, как, например, когда она вспоминает об одном из типичных литературных посиделок начала 1916 года. В «Потустороннем вечере» Цветаева вспоминает, что была в Петербурге в вечер, устроенный братьями Сергеем и Леонидом Каннегисерами, с участием представителей молодой творческой элиты, в том числе Осипа Мандельштама и Сергея Городецкого. Цветаева описывает, как очутилась в комнате «размером с бальный зал, галерею, мечту» и вскоре столкнулась с поэтом Михаилом Кузьминым, с которым обменивается комплиментами по поводу творчества друг друга.

Затем читаются стихи. Цветаева читает написанное ею в прошлом году стихотворение о продолжающейся войне с Германией (Первая мировая война) и записывает обрывки его восприятия ее внимательными слушателями, улавливая дух товарищества и серьезность литературной атмосферы:

В Москве эти строки не имели успеха, они имели отрицательный успех. Но здесь я чувствую, что строки попали в цель, в единственную цель всей поэзии — в сердце. Вот самое серьезное из возражений:

‘Волшебный, очень мудрый, да, но я бы не сказал – ароматный. Италия благоухает, Сицилия. . .’

‘А – липы? И – сосны Шварцвальда? О Танненбаум , О Танненбаум ! И весь регион Harz , потому что Harz означает смолу. И слово Harz в котором уже есть треск сосны под солнцем. . .

«Браво, браво, Марина Ивановна, вот что называется — защита!»

Цветаева воспевает «мир этих люстр и этих лиц», вызывая в воображении образ уютного, интимного мира, который лелеял и лелеял ее поэтическое призвание. В свою очередь, она помнит, как с упоением слушала, как другие декламировали собственные стихи, в том числе Сергея Есенина, которого она слушала «с корнем волос».

Однако ближе к концу очерка приходят вспышки меланхолии и мрачного знания о том, что вскоре ожидало тех, кто посещал подобные собрания. Цветаева, пишущая о моменте своего ухода из партии, обрушивается на прошлое и настоящее, с горечью вспоминая, что за этим последует в годы революции, войны и ссылки:

Последнее, что я помню – с последним поворотом головы, – это Кузьмин, который подходит к роялю.

И все они мертвы, мертвы, мертвы.

Умерли братья Сережа и Леня, умерли друзья Леня и Есенин, умерли дорогие мои редакторы Северных записок Софья Исааковна и Яков Львович, а за ними и в Варшаве , Его светлость, умер, а теперь и Кузьмин умер.

  Остальные — тени.

Сочиняя эти воспоминания из своего нищенского изгнания во Франции, Цветаева боролась со всей сладостно-горькой силой памяти — ее способностью утешать и силой снова и снова остро переживать потерю. Но именно вызывая и сохраняя такие воспоминания о своей дореволюционной литературной жизни, Цветаева сумела спасти что-то от своих старых друзей и своего утраченного мира: в прозе Цветаевой на один краткий миг оживают тени.

Узнать больше:

• Цветаева Марина. Плененный дух: Сборник прозы. Перевод и редакция Дж. Марин Кинг. Woodstock & New York: Ardis Publishers, 2004. Впервые опубликовано в 1980 году, но это издание 2004 года в настоящее время находится в печати и доступно в мягкой обложке.